Мэтт снова вжался в угол. Он открыл рот, затем рванулся к туалету, цепляясь за него в рвотных позывах. В желудке уже ничего не осталось. Ничего, кроме воды, желчи, и кружащего в этом вихре измельченного синего Ксанакса.
— Ах, черт, — простонал он.
Яростная дрожь терзала его.
Я схватила его за руку и сжала ее.
— Мэтт, — сказала я беспомощно.
Казалось, он боролся с самим собой. Через небольшой промежуток времени, он поднялся на ноги.
— Мы должны... п-поехать в больницу, — сказал он. Он осмотрел в мои глаза, которые были размером с тарелки. — Все хорошо, Ханна, н-но нам н-надо ехать. Эт-это отказ.
Хватка Мэтта на моей руке была слаба.
Я медленно впитывала его слова.
Отказ от алкоголя. Я должна была догадаться, но я никогда не была свидетелем этого. Я понятия не имела. Боже, из знакомых у меня не было ни одного настоящего алкоголика.
До Мэтта.
— Да, хорошо, — сказала я. Сейчас я должна быть сильной. Мне нужно было успокоиться. — Ладно…
— Проводи м-меня д-до м-машины, — подсказал Мэтт, качнувшись в сторону дверного проема. — Твой т-телефон. Общая Женева. (Примеч. Geneva General (Geneva General Hospital) — в Женеве в 1898 году было основано медицинское учреждение, известное как «Hospital General» («общая больница»), которое занималось программой социального обеспечения в городе).
Состояние Мэтта было заразным. Мое сердце начало сильно колотиться, а руки дрожали. По крайней мере, мне было чем заняться помимо топтания на месте и паники.
Я помогла Мэтту пройти через дом и выйти на крыльцо. Его вырвало возле перил.
Он все еще был в боксерах и тех жалких старых тапочках. Я не могла смотреть на эти тапочки. Прямо сейчас я не могла сломаться.
Я как могла, помогла залезть ему в машину. Мэтт опустился на сиденье. Я бросилась обратно в хижину за моими шлепанцами и кошельком.
Женевский госпиталь был менее чем в четырех милях отсюда. Я положила свой телефон на колени и изучала все направления в поисках ближайшего пути, который позволит добраться до больницы максимально быстро. Я сжала плечо Мэтта.
— Теперь все будет хорошо, — сказала я. — Мы будем там через восемь минут. Пять минут. Я люблю тебя, Мэтт.
Если Мэтт и услышал меня, то не подал никаких признаков. Он прижался к автомобильной двери, вздрагивал с каждым ударом от неровностей дороги, и его и так поверхностное дыхание останавливалось, но я не собиралась замедляться. Я ехала как черт, сворачивая и распыляя гравий. Мои фары освещали безумную утреннюю темноту.
— Это нормально, — продолжала я говорить, — это нормально.
Я смотрела то на телефон, то на дорогу. К черту темноту. К черту эти дорожные знаки!
— Здесь!
Я резко свернула на Северную улицу. Мэтт покачнулся.
— Прости, я… — я взглянула на Мэтта и ударила по тормозам. Мой крик заполнил машину. Мэтт бился в конвульсиях, его глаза закатились к затылку, а руки и ноги судорожно дергались.
Я вжала педаль газа до пола. Колеса взвизгнули.
К тому времени как мы доехали до больницы, Мэтт перестал дергаться. Я не знаю, что хуже — спазмы или эта смертельная неподвижность.
Очередной приступ сотряс его, когда я рванулась из внедорожника. Я бросилась мимо скорой помощи. Повсюду горел жуткий белый свет. О боже, слава Богу, слава Богу за это место. Я поняла, что молюсь, пока бежала. Боже, не забирай его! Господи, пожалуйста, он мой!
Я ворвалась в приемное отделение.
Я должна подобрать правильные слова, объяснить все четко. Все, что я могла услышать, было моим мучительным страхом и криком. Мое сердце оставалось в машине с Мэттом.
Я вывела медработников наружу и наблюдала, как они тащили его на носилках. Его красивое тело было безжизненным. Затем он начал дергаться.
Незнакомцы окружили носилки. Я пыталась добраться до Мэтта. Они побежали с носилками в больницу, и я бросилась вслед за ними. Я столкнулась с медсестрой.
— Мой парень! — вскрикнула я, добравшись до него. Мой парень?
— Дорогая, послушай меня, — медсестра держала меня за плечи. Я никак не могла пройти мимо этой леди. — Прямо сейчас ты нужна нам здесь. Как тебя зовут?
— Ханна. Ханна Каталано.
Я впервые огляделась. Старик и молодая пара сидели в холле. Все три пары глаз были устремлены на меня.
— Хорошо, дорогая, как зовут твоего парня? У него есть удостоверение? —медсестра вела меня к стойке регистрации. Правильно, это была регистратура. Я только увидела ее, и чуть было не перелезла через стол, крича о Мэтте.
Я опустилась на алюминиевый стул и обняла себя. Мэтт, о Боже, Мэтт.
В течение следующих пятнадцати минут я отвечала на вопросы, ответы на половину из которых я не знала, и заполняла документы. Каждый второй вопрос был напоминанием того, как мало я знала о Мэтте.
По крайней мере, я больше не кричала. Страх и поглотивший меня ужас сдерживал слезы.
— Что они делают? Они могут остановить приступы? Это…
Медсестра уклонилась от моих вопросов своими собственными.
— Он очень обезвожен. Ты знаешь, сколько он пьет? Сколько раз он проходил детоксикацию раньше?
Я не знаю. Я не знаю. Не знаю!
Детоксикация раньше...
Я вспомнила, как дрожала рука Мэтта, когда я заставила его вылить последнюю бутылку. Мне хотелось закричать. Он знал, что это случится, не так ли? Он только что снова прошел по этой протоптанной дороге, по которой, вероятно, проходил больше чем один раз.
— Около шести, — медсестра отпустила меня.
— Я позвоню тебе, как только его состояние стабилизируется, — пообещала она.